Поколение моих ровесниц (а нам едва-едва к тридцати) озаботилось признаками старения. «Вот, у меня морщины. А вот, у меня живот». То, что иногда у нас же спрашивают паспорт при попытке купить красного полусладкого, а шестилетки на площадке интересуются, со своим ли младшим братиком мы гуляем, мало кого останавливает.
Зимой, когда мы курсировали со спящими колясками вокруг районной школы, подруга говорила, что среди нас есть те, кто в условиях полярной ночи, гипотетически имея точно такого же неспящего грудного младенца, уже к десяти утра выходят на школьный двор полностью накрашенными. Полностью! «Ну, вон, вон! Видишь? И как она успела? Когда она успела?» — это с восхищением. «Вот так и надо, я считаю. Так и надо», — это уже с тоской в голосе. С тоской потому, что мы-то не накрашены никак. Только меня это совершенно не напрягает. В десять утра на школьном дворе без макияжа и в лыжных штанах чувствую себя превосходно. Мороз и солнце, день чудесный! Румянец появляется сам. Особенно если побуксовать коляску по сугробам через три квартала. Мне совершенно не кажется, что надо как-то иначе. И про накрашенных коллег я думаю, что если они накрасились для самих себя, если это инвестиция в личную радость — то все замечательно и прекрасно. Если это оттого, что своим ненакрашенным видом они боялись оскорбить пространство школьной площадки, то это отдает неврозом.
Все это касается в большей степени женщин, но и мужчин задевает тоже. Знакомый в тридцать с небольшим лет хотел удалить себе все (абсолютно нормальные) зубы, чтобы поставить новые, фарфоровые, белее и краше, как у звезд кино и эстрады. А-а-а! Вот это точно не про любовь к себе.
Наверное, по этой же причине так грустно смотреть на женщин, которые регулярно выходят из дома с боевым раскрасом типа карминных губ выше контура и трехмиллиметровой черной подводки, особенно в постбальзаковском возрасте. Это все, конечно, личное дело, но со стороны кажется, что за такими подведенными глазами стоит большая печаль. Ненавижу свой возраст, ненавижу свои глаза, губы ненавижу тоже, вот и закрашу их, как зачеркивают лицо обидчика на фотографии. Долой старение, здравствуй, молодость.
Недавно и я по случаю посетила визажиста. И вроде все хорошо, ровненько и румяно, только казалось, что мои большие глаза парадоксальным образом вдруг стали меньше. Присматриваясь к отражению, я задумчиво отметила, что как-то себя не узнаю. Тут визажист обрадовалась и сказала, что в этом вся суть макияжа — чтобы себя не узнавать. Так и должно быть! Блин, подумала я. Вообще-то, хочется как раз узнавать, но так, чтобы ах. Ну, будто бы ты спишь по восемь часов или только что вернулась с побережья Италии. Что-то в этом духе, а не так, чтобы на тебя из зеркала глядела какая-то незнакомка.
А почему так происходит? Вот откуда такая жесткая практика нелюбви к себе? Наверное, как и все остальное, из детства. Помните? «Не крутись у зеркала! Ишь, любуется! Пигалица, а туда же!» Значит, смотреть в зеркало так, чтобы любоваться — это было нельзя. А как можно? А вот так: «Нда… Глаза отекшие. Ох, одни морщины! Седина вон. Совсем как старуха! До чего ужасная шея, без платка теперь не выйти». Вот этот подход — одобренный, легальный.
Так что теперь мы перед зеркалом, как перед судьей. Что там у нас не так, в чем оплошали? Надо посмотреть внимательно, строго, все отметить, так сказать, явка с повинной! И не только перед зеркалом, а и перед честным народом тоже. Например, при встрече с подругами считается хорошим тоном рассказать о том, что вы не помыли голову, или набрали три кило, или что просто попа у вас толстая (какая разница, что размер 44 или 46, толстая, говорю вам), или этому вашему красивому платью на самом деле сто лет. Русскому человеку не подобает быть довольным собой, тем более публично.
Мне кажется, девочки, эту нашу порочную практику всюду извиняться за свой внешний вид надо оставить. Мне так нравятся счастливые иностранки, которые идут по улице в кедах и ярких дождевиках, увешанные рюкзаками, и им отлично. Даже если им за шестьдесят, то у них такие морщинки, как будто они всю жизнь улыбались и удивлялись — это неизменно выдает их в толпе озадаченных и хмурых соотечественниц. Мне нравится, когда видно, что человеку хорошо с самим собой, внутри, снаружи и вообще со всех сторон. И это сейчас не про строгость, я совсем не призываю сестер незамедлительно смыть с себя тушь слезами покаяния. Это опять про любовь.
Недавно поутру я вышла к зеркалу. Зеркало свидетельствовало мне о продолжительной депривации сна со всеми последствиями. И я, было, уже набрала в легкие воздуха, чтобы завести шарманку недовольной собой женщины, но вдруг поймала на себе внимательный взгляд. Рядышком на полу сидела дочка. Если верить педагогической литературе, она готовилась записать себе на подкорку все, что я сейчас скажу, а потом создать из этого нейронные связи и какой-нибудь поведенческий паттерн. А я такая р-р-раз, и говорю ей: «Ой, а кто это тут такие красивые? Да это же мы с тобой! Вот наденем платьица и пойдем гулять, то-то будет хорошо!» И впредь планирую поступать точно так же.
Между прочим, сама дочка, увидев свое отражение, немедленно целует зеркало. И поступает мудро. Весьма мудро.
