Европейская идея: Европейская идея и ее развитие от «Христианской республики» до европейского союза Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

11.04.2020 alexxlab

Содержание

53. «ЕВРОПЕЙСКАЯ ИДЕЯ» И ВЕНСКИЙ КОНГРЕСС 1814 Г

«Идея Европы»: сообщество поверх европейских границ

Свои размышления 2011 года об устройстве общего европейского пространства Юрген Хабермас начинает с обращения к понятиям человеческого достоинства и прав человека. Такой ход философ обосновывает тем, что именно возмущение по поводу ущемления достоинства вселяет надежду на институционализацию прав человека по всему миру. Другими словами, «опыт ущемления человеческого достоинства имеет функцию разоблачения, охватывающего сферы невыносимых социальных условий жизни и маргинализации обедневших социальных классов; неравного обращения на рабочем месте с женщинами и мужчинами, дискриминации чужаков, а также культурных, языковых и религиозных меньшинств; мучения молодых женщин из иммигрантских семей, стремящихся освободиться от насилия традиционалистских кодексов чести, а также брутальной высылки нелегальных мигрантов и беженцев» [1, 18].

В начале 2016 года большинство из перечисленных примеров не только обрело новую остроту, но и привело к новым линиям раскола внутри европейского пространства, и, в частности, между симпатиями к правоконсервативным силам и выражением несогласия с их лозунгами и действиями. Споры и разногласия вокруг прав беженцев, а также готовых и неготовых их принимать европейцев, натолкнули ряд интеллектуалов на мысли о сравнении сегодняшней ситуации в Европе с ситуацией 1930-х годов, связанной с полной беззащитностью людей, оказавшихся за пределами своих национальных государств.

«Европейская идея», в этом смысле, опять оказалась востребованной как связующая человеческие усилия, практики и институты поверх государственных границ, т.е. как идея универсальности в эпоху уважения человеческого разнообразия и партикулярности.

После Холокоста

Разговор об «идее Европы» сегодня может быть только самокритичным и рефлексивным. Важнейший контекст для этого разговора — это трагедия Холокоста как горизонта предельного насилия и дегуманизации. Размышления об актуальности этой трагедии, обусловленной, словами Зигмунта Баумана, тем, что породившие ее социальные условия не устранены до сего дня [2, 27], были подхвачены в прошлом году Тимоти Снайдером в его книге Black Earth. По мнению историка, важнейшее среди этих условий — конструирование враждебных Других как ответственных за нежелательные и вызывающие страхи глобальные изменения [3, 349]. Это ведет к тому, что одна группа стигматизирует другую, чтобы обосновать собственную правоту или снять с себя ответственность за причиняемое насилие.

Неудивительно, почему при этом на сцене снова появляются национальные и традиционные ценности: вместо конкретных, разных и своеобразных людей мы вновь видим абстрактные и однородные общности — террористов, варваров, нехристиан, — противостоять которым предлагается через ответное сплочение, исключающее всякие различия и разногласия. Эта ситуация, однако, выводит на передний план важность не только индивидуальных прав, но и солидарности сообщества, в котором эти права признаются. Именно дефицит такого рода сообщества служит основанием для обвинения в индивидуализме и эгоизме своих оппонентов правыми консерваторами, а также объясняет притягательность их идей для какой-то части людей.

Другими словами, можно сделать вывод о том, что европейскому проекту сегодня все еще не хватает такой концепции сообщества, которая бы помогала справиться со страхами перед непредвиденными и просящими о помощи другими. Пока что мы наблюдаем, и в особенности это касается Центральной и Восточной Европы, что ответом на необходимость в трансформации своего сообщества, вызванную притоком беженцев, может стать регресс, абсолютизация различий между своими и чужими и демонизация других. Это наводит на мысль о том, что трагедия Холокоста оказывается вытесненной за пределы нашего опыта и осознания и что групповые интересы представляются вновь более приоритетными, чем судьбы конкретных людей и их прав.

Если не в Европе, то где?

Означает ли эта ситуация серьезный кризис социальной и солидарной Европы? Размышляя об этих проблемах, Иван Крастев указал на взаимоналожение локального центрально- и восточноевропейского опыта унижения, связанного со сложностями социального включения — пожилых людей, жителей периферии, представителей отдельных этнических сообществ, — и опыта интеграции мигрантов и беженцев на уровне всего ЕС. Речь, с одной стороны, о дающих сбои в своей работе институтах, занимающихся беженцами, — от нехватки людей до недостатка времени по обработке данных, — о чем регулярно пишут европейские СМИ. С другой — об общем разочаровании в эффективности социальной демократии и социальной политики, неспособной справиться с разными формами дискриминации.

В этой связи, однако, возникает вопрос: «Если не в Европе, то где тогда искать общественное устройство, ориентированное на идею справедливости?» Важнейшей составляющей такого устройства является социальное включение и социальная солидарность, так что люди с разными возможностями и ресурсами — в том числе дети, пожилые люди, люди с разными физическими и умственными особенностями, а также те, кто о них заботится, — являются видимыми и участвующими в жизни своего общества и в политике. Такое устройство предполагает, словами теоретика справедливости Марты Нуссбаум, что ценности личностного своеобразия, свободы и выбора дополняются позитивной зависимостью от других и заботой о них. Согласно философу, социальная кооперация, без которой едва ли возможна демократия и справедливое общественное устройство, базируется на различных и очень сложных основаниях, к которым относятся не только стремление к взаимной выгоде (как полагал Дж. Ролз), но и любовь, уважение человеческого достоинства и страстное стремление к справедливости. Именно последние позволяют быть чувствительными к дискриминации и проблематизировать все еще существующие иерархии между мужчинами и женщинами в семье и на рабочем месте, а также между так называемыми «нормальными» людьми и теми, кто от них отличается [4, 307].

Это возвращает нас к идее сообщества-после-Холокоста, отличного от гомогенного национального сообщества [5]. Привлекательность и сила «идеи Европы» связана со способностью людей и институтов проблематизировать границы в том случае, когда они выступают преградой для осуществления фундаментальных прав и защиты человеческого достоинства. Это границы и между государствами, и между разными формами и возможностями человеческой жизни. Это также означает необходимость выхода «идеи Европы» за свои собственные пределы, что предполагает отказ и предостережение от противопоставления Европы не-Европе при отстаивании идеи «достойной жизни» как универсальной и приоритетной для всех людей.

Революция достоинства и работающие справедливые институты

Можно ли в таком случае сказать, что ценность «идеи Европы» в ее критическом и рефлексивном понимании все еще заключает в себе эмансипаторский потенциал или даже характеризуется именно им? А пространством для эмансипации, наряду с индивидуальными правами, выступают сегодня формы солидарности и институты, которые создают условия для разнообразных и свободных от дискриминации форм жизни?

О такого рода потенциале размышлял некоторое время назад Славой Жижек, отталкиваясь от сформулированного когда-то Ханной Арендт парадокса прав человека. Суть этого парадокса в том, что носителем прав человека выступает «голая», т.е. совершенно бесправная жизнь, поскольку обращаются к их силе именно тогда, когда отказывают все другие — прежде всего укорененные в национальном государстве — механизмы. В интерпретации Жижека, это выражает момент перехода от дополитического к политическому состоянию и ведет к признанию в качестве носителей прав тех, кто ранее вообще не рассматривался в качестве субъектов, например женщины или дети [6].

Подобную ситуацию мы наблюдали в случае украинского Евромайдана, получившего обозначение «революции достоинства». Эта революция объединила украинских граждан поверх различных идентичностей, поскольку в ее центре оказался вопрос о самой возможности иного, не унижающего граждан социального порядка, и эта возможность была выражена с помощью понятий «человеческого достоинства» и «идеи Европы» [7]. Обратившись за помощью к немецкому философу Бурхарду Либшу, можно сказать, что человеческое достоинство сыграло тут роль надпозитивного этического масштаба права, который в определенном смысле учреждает саму его законность, поскольку «только в той степени, в какой право стоит на страже достоинства человека, оно может обещать быть правом» [8, 215–216].

Идее же Европы отводилась, в таком случае, роль ориентира или образца воплощения права, основанного на достоинстве человека, в работающих институтах. Тем самым Европа, как и действующие институты, не понимались абстрактно — и потому что соотносились с человеческим достоинством, и потому что понимались как связанные с межчеловеческой солидарностью или даже как зависимые от нее.

Именно такие установки видятся мне важнейшими измерениями «идеи Европы» сегодня, в ситуации после Холокоста, или необходимости создания условий для социального включения поверх национальных различий и границ, но не вопреки индивидуальным свободам и правам. Ссылки на то, что европейским странам не хватает ресурсов для следования этим установкам, аналогичны в данном случае ссылкам на недостаток ресурсов для поддержания справедливого общества как такового. Средства для поддержания такого общества будут ограничены всегда, однако согласие с этим может, в конечном итоге, обернуться исчерпанием самой человеческой солидарности, питающей социальную кооперацию.

Примеры этой солидарности мы видим сегодня в большинстве стран Европейского союза, а также в Украине, в которой деятельность волонтеров в ряде случаев заменяет деятельность государственных институтов. Примеры вдохновляющей солидарности можно найти и в Беларуси, и в России.

Различие между странами ЕС и странами постсоветского пространства состоит в том, что в постсоветских странах мы испытываем огромные — в Беларуси к отсутствию навыков кооперации добавляется еще противодействие властей гражданскому обществу — трудности по созданию справедливых, т.е. вырастающих из солидарных действий, институтов. Важнейшее достижение граждан Украины заключается в том, что они пришли к понятию человеческого достоинства как минимальному (хотя и недостаточному) основанию для перехода от солидарных практик к справедливым институтам. Потенциал и ориентир «идеи Европы» состоит в таком случае в том, чтобы не отказаться от этой связки на практике, для чего так необходимо сопротивление самым разным формам ущемления человеческого достоинства поверх границ и наперекор сложностям, которые неизбежно сопровождают поддержание справедливых общественных институтов.

Примечания

1.

Habermas J. Das Konzept der Menschenwürde und die realistische Utopie der Menschenrechte // Zur Verfassung Europas. Ein Essay. Suhrkamp Verlag Berlin, 2011.

2.

Бауман З. Актуальность Холокоста. М., 2010.

3.

Snyder T. Black Earth. The Holocaust as History and Warning. N.Y., Цит. по.: Snyder T. Black Earth. Der Holocaust und warum er sich wiederhohlen kann. Muenchen, 2015.

4.

Nussbaum M. Frontiers of Justice. Disability, Nationality, Species Membership. Harvard, 2006. Цит. по: Nussbaum M. Die Grenzen der Gerechtigkeit. Behinderung, Nationalitaet und Spezieszugehoerigkeit. Frankfurt am Main, 2010.

5. Исследователь

Э. Сантнер с опорой на феминистскую критику связывает сообщество-после-Холокоста с задачей радикального переосмысления и переформулирования «самих концепций границ и пределов, того самого “защитного покрова”, который регулирует обмен между внутренним и внешним в жизни индивидов и групп».

Их целью является развитие способности формировать границы между сообществами иным, чем прежде, образом, ведущим к возникновению «динамического пространства взаимного признания (между собой и другим, между своим и чужим)», без которого неизбежно воспроизводство «жестких укреплений» инертного, однородного и, в конечном итоге, параноидального социального пространства, которое также имеет черты регрессивного (Сантнер Э. История по ту сторону принципа наслаждения: размышления о репрезентации травмы // Травма: пункты. Сб. ст. Сост. С. Ушакин. М., 2009. С. 389–407. Здесь с. 406). См. также мою лекцию на эту тему.

6. См. подробнее мой текст на эту тему.

7. См. на этот счет текст Ильи Герасимова «Украина-2014: Первая постколониальная революция. Введение в форум».

8.

Liebsch B. Renaissance des Menschen? Zum polemologisch-antropologischen Diskurs der Gegenwart. Velbrück Wissenschaft, Weilerwist, 2010.

Европейская идея.

К годовщине прихода к власти фашистов — История России

92 года назад, 6 апреля 1924 г., на выборах в Италии победила Национальная фашистская партия.

Когда отечественные официальные лица говорят о Великой Отечественной и о том, что советский солдат спас Европу от фашизма, — Европа реагирует без воодушевления. У нас и у них (на популярном уровне) это принято объяснять тем, что мы были коммунисты и сами всех поработили. Но сегодня — когда мы справляем 92-летие легального прихода к власти в Италии фашистов — стоит вспомнить, кто правил Европой до всякого порабощения. И ответить себе на вопрос, а что же это были за режимы такие.

***

6 апреля 1924-го в результате досрочных выборов к власти в Италии пришёл избирательный блок «Национальный список» (Национальная фашистская партия Б. Муссолини и более мелкие партии). Это была первая «партия нового типа», взявшая власть в Европе.

По сути выборы 1924 года в Италии – дата скорее формальная. Фашисты взяли власть ещё за полтора года до них – 27-30 октября 1922 года в ходе Похода на Рим (ползучего процесса капитуляции властей перед фашистами, сопровождавшегося захватом оружия в арсеналах). В 24-м переворот просто оформили задним числом: провели выборы, на которых партия с более чем 25% голосов получала 66% мест в парламенте.

Они были первыми, но они вдохновили других. Через два года А. Гитлер впервые неудачно попытался воспроизвести успех Муссолини, за что и получил срок. А дальше – понеслось по всему будущему ЕС.

Откуда они взялись

Фашисты, а также полу- и как бы фашисты имелись в Европе, конечно, ещё до Первой Мировой. Это были прямые наследники национал-романтиков, и прямые наследники декадентов, и прямые наследники спиритуалистов и мистиков, — в общем, квинтэссенция тогдашнего интеллектуального сброда Европы.

Они уже были — однако свои дни ещё доживала «Европа монархов», и крупный капитал в клоунов и мечтателей не инвестировал.

Всё изменила Первая мировая. Завершившаяся подписанием Версальского мирного договора (28 июня 1919 г), она не решила практически никаких проблем, но поставила один важный вопрос: чем заменять монархии, очевидно себя исчерпавшие?

То, как ответила на этот вопрос Россия, — европейскому капиталу не понравилось. Поэтому всюду начали извлекаться из салонов и пивных идеологии, которые сочетали бы более или менее выраженную «заботу о народе» со свирепым антикоммунизмом, свирепой защитой капиталов и, разумеется, обещанием колоний.

В Италии (которая потеряла в Первой мировой два миллиона солдат, а получила вместо обещанных Балкан соседку Югославию) пришли фашисты, которые обещали итальянцам Средиземноморье и новый Рим.

Кто пришёл в Германии и что им пообещали – известно.

Ну и далее по списку: Португальская империя – «Новое государство». Испанская империя — Франко. Что на восточном краю Европы? Венгрия: там диктатор Хорти, союзник Гитлера, отгрызает как может территории у соседей. Румыния: «Железная гвардия», а затем диктатура Антонеску, даёшь Бессарабию и Одессу. И даже относительно мягкий маршал Пилсудский в Польше (впрочем, тоже авторитарист) десятилетиями планирует разделить СССР и основать конфедерацию Междуморье с Польшей во главе — а его наследники с огромным энтузиазмом бросаются на Чехословакию при первой возможности. Даже в микроскопических Прибалтиках – и то диктаторские режимы с соответствующим душком.

Во всём этом дружном факельном шествии затерялась разве что одинокая неудачница Чехословакия – неслучайно, пожалуй, ставшая первой, пробной жертвой Второй мировой.

Что касается глубоко демократических Франции и Великобритании — то стоит вспомнить, что в действительности это были колониальные и расистские державы. Достаточно далеко ушедшие от «эпохи монархий», чтобы капитал чувствовал себя в них уверенно, а население пользовалось колониальной рентой.

А в остальном — слово знаменитому историку М. Саркисянцу, изучавшему английские корни немецкого нацизма: «Нет ни одной основной доктрины нацизма, на которых основана нацистская религия, которой не было бы у Карлейля или у Чемберлена. И Карлейль и Чемберлен являются поистине духовными отцами нацистской религии».

Что с ними было потом

…Итак, после первой большой войны у имущих классов возник запрос на новый, сверхуправляемый тип государства. Государства, в котором капиталы были бы надёжно защищены, а граждане – покорно потребляли, с энтузиазмом трудились и ненавидели бы не капитал, а кого-нибудь другого.

И востребованные люди — нашлись и пришли. Что снова отсылает нас к знаменитому определению Г. Димитрова «Фашизм – это открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала».

В Восточной Европе эти элементы безусловно потрепали (что и сподвигло их позже, во время великой реконкисты 1980-х – 1990-х, ловко преподнести гонения на себя как гонения на все свои народы).

В Западной Европе реакционные элементы финансового капитала, о которых говорил Димитров, благополучно пережили и денацификацию, и Нюрнберг.

Разгромили во Второй мировой – не их, а мобилизованных ими солдат. Казнили – не их, а приведённых ими к власти фюреров. И то не всех: Пиренейский полуостров вон вообще оставили в покое, и Салазар с Франко жили спокойно до 1970-х.

А крупный капитал — остался, сохранив о Второй Мировой воспоминания, что «было очень много госзаказов и финансирования на исследования».

У них – своя Вторая Мировая и свой фашизм. И именно эту, свою память они все эти годы аккуратно хранили и по возможности внедряли.

В результате спустя 70 лет из схватки осатанелых вождей-захватчиков, грызших друг друга в Европе в пользу своих промышленных и банкирских семей — современный европеец знает нелепую историю об одном-единственном сумасшедшем Гитлере, который всё затеял, кажется, исключительно ради Холокоста.

***

…И поэтому когда современная Европа слышит, что советский солдат спас её от фашизма — она слышит совсем не то, что делает вид. А что-то очень своё.

Читайте также:

Андрей Сорокин. Памятка для Европы: чем полезны русские солдаты на постаментах

Виктор Мараховский. Легко ли быть Русской землёй. Ретро-рецензия на х/ф «Александр Невский»

Иван Зацарин. Актуальное Ледовое побоище. Зачем помнить победы

Андрей Смирнов. Ледовое побоище: немецкие рыцари не тяжелее наших, да и не тонули в Чудском озере

Александр Шишков. «Европейский выбор Власова»: о навязчивой пропаганде идеологии предательства

Виктор Мараховский. Когда держава вернулась. Ретро-рецензия на х/ф «Белое солнце пустыни»

Андрей Смирнов. Древнерусская народность: что об этом пишут в учебниках

Иван Зацарин. Инструкция по собиранию русских земель. К юбилею Сообщества России и Белоруссии

Иван Зацарин. Свободу художнику Гитлеру. Как «шоу-процесс» сделал фюрера из клоуна

Андрей Сорокин. Культурное достояние. На день рождения «тридцатьчетвёрки»

Андрей Сорокин. Урок истории от Михалкова: Россия нужна нам целиком, а не осколками

интеграция или сосуществование? — Россия в глобальной политике

Россия не хочет окончательно разорвать отношения с Европой, но, по-видимому, идея европейской судьбы уступила место идее сотрудничества и сосуществования, а не интеграции, о чём постоянно твердили раньше. О том, как мы научились не бояться и полюбили раскол, рассказал 27 ноября в рамках заседания Евразийского онлайн-семинара наш главный редактор Фёдор Лукьянов. Мы подготовили краткое изложение его выступления.

Месяц назад министр иностранных дел России Сергей Лавров сделал примечательное заявление. Оно попало в заголовки почти всех российских и многих зарубежных СМИ. Лавров сказал: эффективность диалога между Россией и ЕС, мягко говоря, очень низкая, и российская сторона считает разумным прекратить его и подождать, пока ситуация не станет более благоприятной для возобновления конструктивного разговора. Эта реплика – действительно, довольно резкая – была частью более обширного выступления, но вызвала реакцию. Говоря «резкая», я имею в виду, что не могу припомнить ничего подобного из сказанного нашей стороной ранее, хотя концептуальный системный кризис в отношениях России и ЕС давно стал реальностью.

По сути, впервые министр иностранных дел России чётко заявил, что диалог с ЕС может быть полностью остановлен, потому что больше не содержит смысла. Если посмотреть на контекст того, что обсуждалось в том разговоре с господином Лавровым, ясно, что он не имел в виду полного прекращения контактов с Европой, как это интерпретировали некоторые комментаторы.

Лавров говорил не о Европе как о конгломерате европейских государств, а о Европейском союзе как о международном институте и совершенно недвусмысленно пояснил, что диалог с ЕС как институтом был существенно подорван с началом украинского кризиса в 2014 году.

Это, действительно, так. Последний саммит между Россией и ЕС состоялся в Брюсселе в конце января 2014 г., то есть за три недели до того, как в результате событий на Майдане был сменён режим в Киеве. Хотя двусторонние отношения между Россией и ЕС уже тогда были далеки от нормальных, все привычные мантры и формулы (о четырёх общих пространствах, партнёрстве для модернизации и так далее) продолжали звучать, по крайней мере, во время официальной части саммита. В целом саммит показал, что всё ещё сохранялась модель отношений России и ЕС, которая была сформулирована в начале 1990-х гг. и действовала, несмотря на многочисленные неудачи, вызовы и постепенную, но очень значительную эрозию отношений, начавшуюся в середине 2000-х годов. Эта модель была в некотором смысле очень логичной и целостной. В основе её лежало предположение, что Россия, как и все посткоммунистические европейские страны, рано или поздно присоединится или станет частью европейского политического пространства. Но то, как именно будет выглядеть членство России в ЕС или её участие в европейском проекте, – никто так и не определил.

Очевидно, что перспектива членства России в ЕС никогда не воспринималась всерьёз, так как Россия не вписывалась в необходимый набор критериев и была просто слишком велика.

Но хотя Россия не воспринималась как гипотетический член ЕС, она никогда не рассматривалась и как нечто, заслуживающее особого отношения со стороны европейцев. В 1990-е гг., после распада СССР, Россия были слишком слабой и хрупкой, а траектория её развития – трудно предсказуемой. Поэтому, когда Европейский союз развивался, преумножая свой капитал во всех измерениях (политическом, экономическом, культурном, идеологическом и моральном), а Россия его теряла, у Брюсселя просто не было причин искать какое-то особое место или роль для России в будущем сообщества Европы.

С головой погруженная в терзавшие её внутренние проблемы, Россия не могла претендовать ни на что иное, чем то, что ей предлагал ЕС как более сильный партнёр. А предлагал он ей некий аффилированный статус, но, по сути, без права голоса.

Важно, что для России исторически вопрос европейского будущего и европейской идеи в целом долгое время являлся важным элементом её национального строительства. Это происходило с XVIII века. Но в некотором смысле достигло кульминации к завершению советского периода.

Это был период перестройки и «нового политического мышления», когда генеральный секретарь, а затем президент Михаил Горбачёв начал менять всю идеологическую схему в попытке избавиться от бремени холодной войны. Тот момент имеет решающее значение для сегодняшней дискуссии, потому что впервые идея европейской России трансформировалась в политическую философию, утверждавшую, что Россия может стать частью Европы, построенной на принципах взаимного признания и мирного сосуществования, исключающих идеологическое и военное противостояние. То есть для Горбачёва не стоял вопрос о том, что наша сторона должна принимать чьи-то уже установленные правила, речь шла о совместном создании новых.

Но потом СССР развалился, и идея равенства испарилась. Так почему я считаю важным сосредоточиться именно на этом периоде наших с Европой взаимоотношений? Потому что то, что сказал Лавров, с моей точки зрения, является концептуальным завершением модели отношений России с ЕС, которая была запущена именно в тот период времени. Россия должна была двигаться примерно той же траекторией, как и претенденты на вступление в ЕС, но без перспектив членства.

Знаменитая формула бывшего президента Еврокомиссии Романо Проди: «Европа готова поделиться с Россией всем, кроме институтов». В начале 2000-х это было воспринято как широкий жест щедрости и добрососедства. Но если мы посмотрим более внимательно, то поймём, что это утверждение иллюстрирует суть европейского подхода, о котором я говорил: Россия возьмёт на себя все необходимые обязательства и ответственность, но она всё равно не будет иметь права голоса и не получит членства в европейских институтах. А что ещё, как не участие в общих институтах, является сутью любой интеграции?

Тем не менее стоит признать, что политико-дипломатическое развитие в 1990-е гг. было плодотворным, – Соглашение о партнёрстве и сотрудничестве 1994 г. (вступившее в силу в 1997 г.) остаётся единственной рамкой для отношений России и ЕС.

Отсюда следует и парадокс российского случая: Россия, в отличие от многих восточноевропейских стран, не хотела вступать в ЕС и никогда не рассматривалась в качестве потенциального кандидата на вступление, в то время как предполагалось, что в своём поведении она должна придерживаться норм и обязательств ЕС. Довольно долго, по крайней мере до середины 2000-х гг., то есть даже в начале президентства Путина, Россия пыталась идти по этому пути. Несмотря на растущее взаимное неприятие, бюрократические и политические машины обоих участников «интеграции» продолжали двигаться в том направлении, которое было намечено в начале 1990-х годов. Международные события, в том числе в Ираке, Грузии, на Украине, меняли ситуацию кардинально. Рамка оставалась прежней до 2014 г., потом она фактически закончилась, но только сейчас чётко и однозначно об этом заявляется. Что касается нынешнего состояния двусторонних отношений, то я бы назвал его абсурдным, потому что общая повестка скукожилась до предела. А случаи типа недавних событий с Алексеем Навальным (как ни интерпретируй то, что с ним произошло) в принципе заменили все существенные вопросы двусторонних отношений, но не имеют ничего общего с долгосрочными интересами ни одной из сторон.

Россия поддерживает отношения со многими европейскими странами, но они не могут заменить отношений с ЕС, поскольку возможности этих стран проводить свою собственную независимую политику ограниченны. А ожидания России, что дружественные нам члены ЕС каким-то образом поспособствуют улучшению диалога, не оправдались. Поэтому я думаю, что заявление Сергея Лаврова, на которое я ссылался, на самом деле имело целью подвести черту под периодом, тянущимся с 1990-х годов. Конечно, это не означает, что Россия готова, способна или хочет окончательно разорвать отношения с Европой, но что идея европейской судьбы для России, по-видимому, уступила место идее сотрудничества и сосуществования, а не интеграции, о чём постоянно твердили раньше.

Текст подготовила Елизавета Демченко

Россия и ЕС закрыли страницу в отношениях

Фёдор Лукьянов

Тот европо- и западоцентризм, к которому Россия привыкла за последние примерно триста лет, перестаёт соответствовать мировой картинке. Мы просто не можем себе позволить воспринимать Азию как нечто вторичное. Налицо исчерпанность прежней модели отношений с Евросоюзом, и она будет скоро концептуализирована – так или иначе.

Подробнее

Trojden | «Европейская идея»: Бурин С. Н.

Глава 1

• В первой части учебника вы закончили знакомство с новой историей на отметке 1815 год. Это дата окончания серии революционных и наполеоновских войн, которые вела Франция против других европейских государств, войн, ставших прообразом мировых войн XX в.

Но 1815 год знаменателен не только этим. Войны предшествующих лет в очередной раз показали пагубность военного решения конфликтов между государствами. Гибли десятки тысяч людей, расходовались колоссальные средства. Практические соображения диктовали необходимость поиска мирных путей решения конфликтов и кризисов. Обеспечить такое решение могло только поддержание стабильности, баланса сил в Европе и во всем мире.

Крах замыслов Наполеона продемонстрировал бесперспективность попыток объединения Европы под эгидой одного государства и соответственно одного правителя. Исторический опыт наглядно показал, что наилучшим средством сохранения стабильности в Европе являются военно-политические союзы, создаваемые не для улаживания возникших конфликтов, а на основе постоянных стратегических целей. Именно такие цели ставили перед собой участники Венского конгресса.

История «европейской идеи»

• Европейская идея — идея объединения европейских держав и установления мира на континенте — родилась не на Венском конгрессе. В том или ином виде она выдвигалась значительно раньше. Из истории древнего мира и средневековья вы знаете об огромных империях прошлого, в частности о Римской империи, правители которой сумели объединить под своей властью не только значительную часть Европы, но и некоторые территории Африки и Азии. Конечно, это единство не отвечало интересам народов Европы и носило искусственный характер, что в конечном счете и стало причиной гибели Древнего Рима.

* Параграф написан на основе материалов книги А. О. Чубарьяна «Европейская идея в истории. Проблемы войны и мира» (М., 1987).

Тем не менее память о гигантской Римской империи сохранилась и в сознании людей, и в политической мысли именно как пример общеевропейского государственного образования, которое самим фактом своего существования устраняло либо сводило к минимуму возможность возникновения конфликтных ситуаций как на собственной, так и на соседних территориях. Не случайно уже в средние века франкские, а затем германские короли говорили о себе как о «римских императорах». В 962 г. германский король Оттон I основал так называемую Священную Римскую империю (с конца XV в. — Священная Римская империя германской нации), которая на протяжении нескольких веков объединяла значительную часть Центральной и Западной Европы.

С возникновением и утверждением христианства, а в особенности после его раскола на католическую и православную церковь в 1054 г., идея европейского единства приобрела религиозную окраску. Католическая церковь не раз заявляла о своих претензиях на духовное господство в Европе. Но такой вариант объединения мог быть плодотворен только в духовной сфере. Светских правителей он устроить не мог, так как подрывал их власть.

Более перспективными были идеи европейского единства, которые предусматривали не только религиозное, но и политическое объединение. Так, в начале XIV в. королевский прокурор Франции Пьер Дюбуа наряду с проектами нового крестового похода (вы, конечно, помните об этих походах из курса истории средних веков) выдвинул идею объединения католических государств на политической основе. «Было бы хорошо, — писал он в трактате О возвращении Святой земли, — если бы всем католикам, по крайней мере тем, кто принадлежит к римской церкви, был обеспечен мир посредством того, что они как бы объединились в одно государство, которое должно быть так объединено, чтобы ничто не могло его разделить. Ибо каждая империя, в которой царит несогласие, будет разорена, как сказал Спаситель». Дюбуа предлагал созвать общеевропейский собор духовных и светских правителей. Целью собора должно было стать предотвращение войн. Дюбуа писал: «У кого есть желание воевать, тот должен стремиться воевать против врагов христианской веры и Святых мест Господних на Святой земле, но не против братьев».

Однако проект Дюбуа этим не ограничивался. Королевский прокурор писал и о расширении отношений Европы с Востоком (разумеется, исходя при этом из выгод для Европы), и о реформе церкви, системы образования, судебного дела. Однако в основе его проекта лежала идея гегемонии (первенства, господства) Франции. Дюбуа даже предлагал перенести во Францию резиденцию папы римского. Конечно, на такого рода объединение не пошли бы другие государи, тем более «по доброй воле», как предлагал Дюбуа. Нереальным было бы и насильственное объединение, что не раз подтверждалось и до и после проекта Дюбуа, в частности в ходе наполеоновских войн.

Спустя полтора столетия, в середине XV в., возник другой проект европейского объединения, автором которого был молодой чешский король Иржи Подебрад. Проект появился вскоре после захвата турками Константинополя и падения Византийской империи (1453). В обстановке нависшей над Европой турецкой угрозы идея сплочения против натиска османов овладела умами многих политиков. Заслуга Подебрада в том, что он положил эту идею в основу детально разработанного проекта. В то же время проект Подебрада был пронизан идеями Возрождения и гуманизма, чего не могло быть во времена Дюбуа. «Мы хотим, — писал Подебрад, — чтобы все войны, разбойничьи набеги, поджоги и убийства, которые повсюду распространились в христианском мире, окончательно прекратились и были заменены похвальным союзом любви и братства».

Чешский король предлагал создать общеевропейский союз не под эгидой одного государства, как было в проекте Дюбуа, а на равноправной основе. Участникам предполагаемого союза Подебрад предлагал заключить, говоря современным языком, пакт о ненападении, т. е. взять на себя обязательство не применять силу друг против друга. Если же кто-либо из участников союза подвергся бы нападению извне, страны-союзники должны были прийти ему на помощь. По сути дела, Подебрад предлагал создать общеевропейскую федерацию на политической, светской основе. Согласно его проекту папа римский даже не входил бы в союзный совет, который должен был стоять во главе будущего объединения.

Вспомните из 1-й части учебника, в чем заключалась суть этих идей

Подебрад пытался реализовать свой проект на практике. Он заключил союз с польским королем, с герцогом Бранденбургским, с Венецией, вел переговоры с королями Франции и Венгрии. Однако интересы правителей европейских государств были слишком разными, чтобы можно было рассчитывать на единство на равноправной основе. Короли Франции или, например, Испании никогда не согласились бы считать равными себе того же Подебрада. Многих не устраивало то, что католическая церковь и ее глава оставались в проекте Подебрада как бы в тени. Да и сам папа Пий II, возмущенный «дерзостью» чешского короля, призывал правителей европейских государств не поддерживать его проект. В конце концов Подебрад был отлучен от церкви (1466) и лишен королевского титула.

«Европейская идея» в новое время

• В средние века выдвигались и другие планы европейского объединения. Но проекты Дюбуа и в особенности Подебрада были наиболее яркими и вполне осуществимыми. В дальнейшем под «европейской идеей» стало подразумеваться не столько формальное объединение государств, сколько сохранение стабильности на основе поддержания баланса сил. Однако на практике поиски равновесия сил уже в XVII—XVIII вв. привели к периодическому возникновению военно-политических блоков, целью которых было укрепление своих позиций за счет соперников, иными словами, нарушение стабильности.

Обстановка раннего нового времени этому способствовала. В Европе было множество мелких государств и территорий, которые постоянно становились жертвами более сильных соседей, а порой и добровольно предпочитали войти в их состав. Между крупными державами в то время разворачивалась борьба за колонии и сферы влияния в Азии, Африке и Америке, что также вело к постоянному изменению баланса сил. Вот почему в этот период «европейская идея», идея мира и единства в Европе, пожалуй, была еще более далека от своего воплощения, чем в средние века.

Тем не менее и в то время «европейская идея» находила свое воплощение в различных планах и проектах. Одним из наиболее интересных был Великий проект герцога Максимильена Сюлли (1617), главы финансового ведомства Франции при короле Генрихе IV. Отойдя от дел после убийства короля фанатичным католиком (1610), Сюлли в форме мемуаров изложил свой «Великий проект», в основе которого лежала старая идея Дюбуа — мощный союз европейских держав во главе с Францией.

Аллегория на состояние Европы в 1791 г.

Конечно, проект Сюлли не был буквальным повторением плана Дюбуа, который уповал на «добрую волю» европейских государей. В духе бурного нового времени Сюлли предлагал отобрать у Габсбургов, основных соперников Франции, все их владения в Германии, Италии и Нидерландах, оставив за ними только Испанию. Россию и Османскую империю в случае отказа принять католицизм следовало «лишить их владений в Европе и ограничить только Азией». Огромную власть согласно проекту Сюлли получал папа римский, становившийся светским правителем значительной части Италии.

Генрих IV в своей политике во многом руководствовался планами Сюлли (есть даже мнение, что подлинным автором «Великого проекта» был сам король, а Сюлли лишь записал его). Но, как вы уже знаете, попытки Франции занять господствующее положение в Европе не увенчались успехом ни в его правление, ни позднее.

Спустя столетие после Сюлли другой француз, аббат Шарль-Ирине де Сен-Пьер, дипломат и философ, выступил с проектом «европейской конфедерации» (т. е. объединения государств, полностью сохраняющих свою независимость и органы управления). В Записке о сохранении вечного мира в Европе (1712) Сен-Пьер писал, что в отличие от других континентов Европа — это «идеальное собрание народов, объединяемых не одним лишь именем в подлинное сообщество, имеющее свою религию, свои нравы, обычаи и даже законы, от которых ни один народ, составляющий это сообщество, не может отступить, не нарушив тотчас же общего спокойствия». Иными словами, речь снова шла о поддержании стабильности, баланса сил.

Сен-Пьер отвергал мысль о создании «общеевропейской монархии», поскольку никто не смог бы стать «европейским властелином». Он подчеркивал важную роль мирного решения конфликтов путем дипломатических переговоров, «которые почти всегда взаимно уравновешивают друг друга». Не без основания полагая, что между европейскими народами существуют традиционные связи, Сен-Пьер предлагал всем европейским правителям заключить «вечный и нерасторжимый союз», который и представлял бы собой «европейскую конфедерацию». В отличие от авторов прежних проектов Сен-Пьер считал, что в будущий союз должна войти и Россия.

Свой вклад в развитие «европейской идеи» внесли и русские мыслители, в частности Р. М. Цебриков и В. Ф. Малиновский (конец XVIII в.). Малиновский, например, писал: «Можно надеяться, что наступит сие блаженное время, когда Европа, подобно одному отечеству всех ее жителей, не будет более терзаема войнами. Но для чего мы будем отсрочивать сие блаженство? для чего не остановим мы тотчас бедствия войны? или мы не довольно еще оных испытали? или еще есть люди, которые думают, что война полезна?»

Политики и мыслители в разных странах Европы все чаще высказывались за установление всеобщего мира на основе поддержания баланса сил. И тем не менее на рубеже XVIII—XIX вв. Европу и мир ждало новое потрясение: Французская революция и революционные, а затем наполеоновские войны. Крах попытки Наполеона объединить Европу силой еще раз убедительно показал, что теория и практика «европейской идеи» должны развиваться в мирном русле, в русле дипломатических переговоров, а не конфликтов и войн.

Вопросы и задания

1. Как вы понимаете «европейскую идею»? Конечно, все проекты, в основе которых лежала эта идея, чем-то отличались друг от друга, но между ними было и немало общего. Что же именно?

2. Почему такие государственные образования, как Римская империя, Священная Римская империя германской нации или наполеоновская империя, не могли привести к объединению Европы? Представьте на минуту, что Наполеону удалось бы взять под контроль Россию и другие неподвластные ему страны Европы. Стало бы это объединением Европы или нет? Свой ответ обоснуйте.

3. Что было общего в проектах европейского объединения Пьера Дюбуа и Иржи Подебрада? Насколько принципиальными были различия между ними?

4. Почему в проектах европейского единения идея мира и стабильности постепенно вытесняла мысль о насильственном объединении государств континента?

5. Представьте, что вам предложили выработать план создания союза европейских государств. Время выберите сами: хотите — нынешнее, хотите — какой-либо период из прошлого. Сформулируйте основные положения такого плана.

Почему идея единой европейской валюты устарела — Look At Me

Каждую неделю Look At Me публикует отрывок из новой нон-фикшн-книги, выходящей на русском языке. В этот раз мы представляем книгу Томаса Пикетти «Капитал в XXI веке», которую выпустило издательство Ad Marginem.

Евро: валюта без государства для XXI века?

Помимо различных банковских кризисов в Южной Европе, очевидно, что эти эпизоды ставят вопрос более общего характера, который касается общей архитектуры Европейского союза. Как так получилось, что впервые в истории в таких масштабах была введена валюта без государства? Поскольку на ВВП Европейского союза в 2013 году приходится четверть мирового ВВП, этот вопрос представляет интерес не только для жителей зоны евро, но и для всего остального мира.

Чаще всего ответ на этот вопрос заключается в том, что создание евро, решение о котором было принято Маастрихтским договором в 1992 году, в эйфории, вызванной падением Берлинской стены и объединением Германии, и которое воплотилось в жизнь 1 января 2002 года, когда в банкоматах появились новые банкноты, является лишь одним из этапов долгого процесса. Монетарный союз естественным образом ведёт к союзу политическому, налоговому и бюджетному, союзу, который становится всё теснее. Нужно проявлять терпение и не перескакивать через этапы.

Европа создала в 1992 году валюту без государства не только по прагматическим соображениям

Отчасти это, конечно, верно. Тем не менее, на мой взгляд, нежелание точно прочертить маршрут, по которому следует двигаться, постоянное откладывание дискуссии о его этапах и конечной цели может привести к тому, что мы собьёмся с пути. Европа создала в 1992 году валюту без государства не только по прагматическим соображениям, но ещё и потому, что это институциональное соглашение было разработано в конце 1980-х — начале 1990-х годов, когда считалось, что центральные банки должны просто безучастно наблюдать за ситуацией, ограничиваясь лишь обеспечением низкого уровня инфляции. После стагфляции 1970-х годов правительства и общественное мнение дали себя убедить, что центральные банки должны были прежде всего быть независимыми от политических властей и преследовать одну-единственную цель — обеспечение низкой инфляции. Именно так была создана валюта без государства и центральный банк без правительства. Такое инерционное понимание роли центральных банков было развеяно кризисом 2008 года, когда все вновь убедились в том, что в условиях тяжёлого кризиса эти институты играют ключевую роль и что европейская институциональная структура совершенно неадекватна.

Хочу, чтобы меня правильно поняли. Учитывая бесконечные возможности по созданию денежной массы, которыми располагают центральные банки, вполне обосновано ограничить их строгими уставами и чётко определёнными задачами. Подобно тому как никто не желает давать главе правительства право менять по своему усмотрению университетских ректоров или преподавателей (не говоря уже о содержании их учебных программ), нет ничего удивительного в том, что отношения между политическими и денежными властями определяются строгими ограничениями. Кроме того, важно точно установить границы этой независимости. Насколько мне известно, в последние десятилетия никто не предлагал вернуть центральным банкам частный статус, которым они располагали во многих странах вплоть до Первой мировой войны, а зачастую и до 1945 года. Поскольку центральные банки являются государственными учреждениями, их руководители назначаются правительствами, а иногда парламентами. Зачастую их нельзя уволить в течение действия их мандата (который обычно длится пять-шесть лет), однако это означает, что их могут заменить по истечении этого срока, если их политика будет сочтена неадекватной, что немаловажно. На практике руководители Федеральной резервной системы, Банка Японии и Банка Англии должны работать вместе с демократически избранными и законными правительствами. Так, в каждой из этих стран центральный банк сыграл ключевую роль в стабилизации процентной ставки по государственному долгу на низком и предсказуемом уровне.

ЕЦБ приходится иметь дело с 17 различными государственными долгами и с 17 национальными правительствами

В случае Европейского центрального банка мы сталкиваемся со специфическими трудностями. Прежде всего, устав ЕЦБ ещё строже, чем уставы других центральных банков: цель достижения низкой инфляции взяла верх над целью достижения полной занятости и обеспечения роста, что отражает идеологический контекст, в котором он был создан. Ещё важнее то, что устав запрещает ЕЦБ выкупать государственные займы в момент их выпуска: сначала он должен позволить частным банкам одолжить деньги государствам — членам зоны евро (по более высокой ставке, чем та, по которой ЕЦБ одолжил средства частным банкам), а затем покупать облигации на вторичном рынке, что он стал делать применительно к странам Южной Европы после долгих колебаний. В целом очевидно, что главная трудность состоит в том, что ЕЦБ приходится иметь дело с 17 различными государственными долгами и с 17 национальными правительствами, и что в таких условиях довольно сложно выполнять стабилизирующую роль. Если бы Федеральная резервная система каждое утро должна была бы выбирать между долгом Вайоминга, Калифорнии или Нью-Йорка и определять ставки и объёмы средств на основе собственного понимания напряжённости, сложившейся на каждом отдельном рынке под давлением различных регионов, ей было бы непросто вести спокойную денежную политику.

После введения евро в 2002 году процентные ставки оставались строго одинаковыми для различных стран вплоть до 2007–2008 года. Никто не размышлял о возможном выходе из евро, поэтому казалось, что всё работает нормально. Однако с началом мирового финансового кризиса ставки резко стали расходиться. Нужно осознавать, какое влияние это оказывает на государственные бюджеты. Когда размер государственного долга приближается к одному году ВВП, различие в нескольких пунктах процентной ставки приводит к серьёзным последствиям. Когда ситуация настолько неясна, практически невозможно организовать спокойные демократические дебаты по вопросу о том, какие усилия необходимо предпринять и как реформировать социальное государство. Для стран Южной Европы речь шла о худшей из возможных комбинаций. До введения евро они могли девальвировать свои валюты, что хотя бы позволяло восстановить конкурентоспособность и стимулировать экономическую активность. Спекуляции на процентных ставках различных стран в определённом смысле дестабилизируют ситуацию ещё больше, чем спекуляции, которые некогда велись на внутриевропейских обменных ставках, тем более что за это время международные банковские балансы достигли таких масштабов, что паники среди горстки брокеров оказывается достаточно, чтобы создать очень мощные движения на уровне таких стран, как Греция, Португалия или Ирландия, или даже таких, как Испания или Италия. Было бы вполне логично, если бы в обмен на потерю денежной независимости страны получали доступ к безопасному государственному долгу по низкой и предсказуемой ставке.

«Ночь идей» | Французский Институт в России

Французский институт в Санкт-Петербурге вновь присоединяется к коллегам из других стран по случаю фестиваля «Ночь идей» — в этом году, чтобы задать художникам, ученым, урбанистам и философам вопрос: что означает для них «Быть ближе».

Приглашаем вас посмотреть специальную петербургскую программу фестиваля на наших страницах в Фейсбуке (на французском языке) и Вк (на русском):

• 19:00 — лекция Артемия Магуна «Эмоционализация, уязвимость и суть аффектов»

Артемий Магун — философ, политический теоретик, специалист по диалектике, социальный исследователь. Директор центра практической философии «Стасис» Европейского университета в Санкт-Петербурге. Автор статей в ведущих журналах по социально-политической теории и ряда курсов по философии на платформе «Арзамас»; член творческой платформы «Что делать». Ввел в политическую теорию концепцию «негативной революции», продолжает разрабатывать диалектику негативности в книге «Искус небытия» (2020).

• 20:00 — перформанс-диалог и встреча с Ольгой Цветковой (Санкт-Петербург) и Филиппом Кеном (Париж)

Филипп Кен — художник, сценограф, театральный режиссер, знакомый петербургской публике благодаря спектаклям Swamp Club (фестиваль «Александринский», 2014) и Crash Park (Театральная Олимпиада, 2019)

Ольга Цветкова — хореограф, перформер, куратор современного танца в фонде V-A-C, эксперт премии «Золотая маска», участник многочисленных проектов Французского института

• 20:50 — ночная видеопрогулка по улицам Санкт-Петербурга с Олегом Паченковым и его диалог с Мишелем Люссо

Олег Паченков — социолог-урбанист, руководитель проектов «Центра гуманистической урбанистики UP» Европейского университета в Санкт-Петербурге, со-основатель инициативной платформы «Открытая Лаборатория Город», куратор международной образовательной программы Building the City Now (Петербург — Барселона). Помимо ведения академических и прикладных исследований выступает в качестве консультанта по вопросам городского развития и урбанистических процессов для органов власти, бизнеса, гражданских инициатив.

Мишель Люссо — географ, профессор Высшей нормальной школы в Лионе и директор Лионской Высшей школы урбанизма, ранее — президент Университета Франсуа-Рабле в Туре. Большинство его книг и статей посвящены изучению теории пространства. В новой книге Chroniques de géo’ virale он размышляет о пандемии как «тотального антропоценного явления» в контексте глобализации и экологического кризиса.

• 21:35 — коллектив «Что делать» (участник предстоящей Биеннале дизайна в Сент-Этьене): Дмитрий Виленский в прямой трансляции из ДК Розы — о том, что значит сохранять близость в момент пандемии

Кроме этого, 28 января на сайте фестиваля www.lanuitdesidees.com вас ждут выступления гостей стран-участниц: лекции, фильмы, перформансы, мастер-классы. Среди спикеров: Патти Смит, Барбара Кассен, Тома Песке.

Европейская идея — Исторические события в процессе европейской интеграции (1945–2014)

Европейская идея

Идеал европейского единства, который уже был популяризирован определенными элитными кругами в межвоенный период, быстро распространился сразу после Второй мировой войны. Тысячи молодых людей мечтали об объединенной Европе, а иногда даже о едином и мирном мире. Хотя восстановление было непосредственным приоритетом в послевоенный период, многие люди выступали за создание автономного европейского образования.Чтобы избежать разделения мира на два антагонистических блока и предотвратить неизбежную войну, казалось необходимым установить третий европейский полюс. В этом контексте раздавались голоса, призывающие западные страны занять нейтральную позицию перед лицом американского материализма и советского тоталитаризма. Однако неприсоединение, которое становилось все труднее осуществлять по мере усиления холодной войны, вскоре защищалось только пацифистскими и интернационалистскими движениями. Эти группы полностью поддержали Стокгольмский призыв , который Всемирный совет мира выступил с инициативой в марте 1950 года с требованием полного запрещения ядерного оружия во всем мире.

Что касается формы и процедур европейского объединения, идеи часто расходились в зависимости от политической и идеологической принадлежности. В то время как одни выступали за федерацию во главе с федеральным органом власти или даже за европейское правительство, другие предпочитали простую ассоциацию суверенных государств. В 1946 году различные сторонники европейского федеративного единства, сознававшие необходимость продвижения европейского идеала в политическом мире и перед широкой публикой, основали Союз европейских федералистов (UEF), объединивший около 50 федералистских движений.Для реализации этой идеи было организовано множество международных конгрессов.

В национальных парламентах, особенно в парламентах Нидерландов, Бельгии, Франции и Италии, число сторонников федерализма постоянно возрастало. В 1947 году Ричард Куденхове-Калерги, основатель Панъевропейского союза в начале 1920-х годов, решил объединить этих членов парламента в Европейский парламентский союз (ЕПС). Будучи организованными более эффективно, они теперь могли оказывать давление на национальные правительства.

Европа, Идея | Encyclopedia.com

В классические времена Европа было прежде всего географическим и мифологическим понятием, слово относилось к одному из трех известных континентов — Азии и Африке (или Ливии), являющимся двумя другими. В известной истории об «изнасиловании Европы» дочь Феникса, царя финикийцев, была похищена и похищена греческим богом Зевсом, который в облике белого быка привел ее на остров Крит. В средние века Европа отождествлялась с западным христианством или содружеством христиан.Однако считалось, что это содружество включает только западную часть континента, исключая, таким образом, Восточную церковь. Термин Европа обычно заменялся на христианство, , хотя уже в девятом веке Карл Великий, король франков, был почитаем как «король, отец Европы» ( rex, pater Europae ).

В период раннего Нового времени Европу все чаще сравнивали с другими континентами и считали самой цивилизованной частью мира.После «открытия» Америки на картах мира Европа обычно изображалась в виде императрицы, окруженной различными символами власти. Идея Европы была секуляризована Просвещением, и этот термин использовался без его прежних религиозных коннотаций. Это был первый случай в истории, когда городская элита считала себя европейцами и провозглашала в парижских салонах, что, по словам консервативного англичанина Эдмунда Берка, «ни один европеец не может считать себя иностранцем ни в одной части континента.

Американская революция и новая Конституция США были образцом для многих европейцев, желавших основать «Соединенные Штаты Европы». Однако в девятнадцатом веке, когда по Европе прокатились волны национализма, идея федеративного европейского государства была недостаточно могущественный, чтобы захватить народы континента. Избавившись от иллюзий во время Первой мировой войны, житель потерянной Австро-Венгерской империи граф Ричард Куденхове-Калерги в 1920-х годах стремился поднять панъевропейское движение, основанное на Континентальные сверхдержавы, исключая Британию как «атлантическую империю». «По мнению Куденхове-Калерги, Европа должна была объединиться, потому что Восток (то есть Россия) хотел ее завоевать, а Запад (США) стремился это купить. Это были всего лишь две мировые войны двадцатого века, тем не менее, это в конечном итоге вынудило народы Европы стремиться к более мирному сотрудничеству.

Европейская идентичность

Чувство единства и солидарности между европейскими нациями и народами имело тенденцию к усилению в периоды предполагаемой внешней угрозы. Еще в классический период греки считали жителей Малой Азии барбарами или «бормочущими», людьми, которые не могли ясно говорить и поэтому считались иррациональными.Позже термин варваров также относился к нехристианам. В разное время к персам, мусульманам, монголам, туркам и русским относились как к варварам и врагам Европы; дихотомия между «нами» и «другим» была очень стойкой в европейской истории. Неудивительно, что иногда вопрос поднял вопрос о том, действительно ли европейская идентичность и солидарность европейских народов зависит от образа врага.

В начале двадцать первого века Европейский Союз (ЕС) с нетерпением ждал более мирных определений общей европейской идентичности.Обсуждение идеи Европы и европейской идентичности началось как раз в то время, когда европейская интеграция, наконец, начала продвигаться вперед. В 1940-х годах итальянский историк Федерико Чабод написал первую книгу об идее Европы, укоренив ее в классической Греции, но также подчеркнув, что Просвещение является краеугольным камнем общей европейской идентичности. С середины двадцатого века европейская идентичность обычно рассматривалась как построенная на трех столпах, восходящих к классическому периоду: греческий разум и рациональное мышление, римский закон и порядок и христианская вера и религия.С тех пор к списку были добавлены и другие факторы, в том числе научная революция и идея прогресса, типичная для периода Просвещения.

Некоторые критики, однако, все чаще считают такие факторы слишком абстрактными, чтобы их оживить европейцы. Так, британский профессор политологии Энтони Д. Смит неоднократно спрашивал, действительно ли попытки создать такую идентичность являются попытками навязать западноевропейские ценности и идеи восточной и северной периферии континента.Это спорный вопрос, действительно ли у Европы есть общая история и воспоминания, которыми нужно поделиться; такое разделение имеет решающее значение для эмоционального взаимодействия с идентичностью.

Европейские регионы

Очевидно, что разные регионы Европы имеют разную историю и, следовательно, разную память. Идея управляемой немцами Центральной Европы ( Mitteleuropa ) была разработана уже к началу двадцатого века. После краха Третьего рейха восточная и центральная Европа попала под советскую гегемонию и стала называться Восточной Европой.В 1970-х и 1980-х годах идея культурно построенного здания Mitteleuropa была возрождена диссидентами, такими как чехи Милан Кундера и Вацлав Гавел, которые жили при социалистическом правлении советских времен. Однако после воссоединения Германии и распада Советского Союза идея «третьего пути» между потребительским капитализмом и социалистической плановой экономикой потеряла большую часть своего прежнего значения.

Помимо разделения между Востоком и Западом, в Европе есть и другие демаркационные линии.Когда в 1957 году было основано Европейское экономическое сообщество (ЕЭС), предшественник Европейского Союза, шесть государств-основателей (Бельгия, Франция, Италия, Люксембург, Нидерланды и Западная Германия) были в основном христианскими странами Центральной Европы. Позже многие южные и северные государства с разными историческими традициями, религиями, политическими и социальными системами присоединились к тому, что стало Европейским Союзом (ЕС). Страны Северной Европы, например, сделали упор на «северное измерение» в политике ЕС, в то время как одним из фундаментальных и постоянных вопросов организации был вопрос о роли Великобритании в «общей европейской семье».«

В соответствии со своим знаменитым лозунгом« Единство в разнообразии »Европейский Союз стремился приспособить различные системы ценностей. Более того, после расширения он предпримет дальнейшее расширение, когда средиземноморские острова Мальта и Кипр, а также ряд бывших восточноевропейских (социалистических) стран присоединятся к ЕС. Вопрос европейской идентичности и легитимации союза, вероятно, станет еще более важным для ЕС в ближайшем будущем. Однако идея Европы на самом деле всегда оспаривалась и в состоянии перехода.

Политическая интеграция и европейское гражданство

С 1990-х годов все шире обсуждается вопрос о том, должна ли европейская интеграция быть прежде всего политическим и культурным, а не только экономическим вопросом. В 1992 году Маастрихтский договор установил формальное европейское гражданство, но это имело мало практических последствий для политики союза. Некоторые европейские мыслители, в том числе проживающий в Великобритании Джерард Деланти и немец Юрген Хабермас, подчеркивали необходимость создания общего политического форума, европейской демонстрации, где все жители континента могли бы принимать участие в процессах принятия решений.В нынешней ситуации многие группы меньшинств, такие как иммигранты, обладают лишь некоторыми политическими правами в ЕС. Помимо вопросов этнической принадлежности и религии, многие европейские женщины чувствовали, что европейское общество развивалось в соответствии с патриархальными культурными корнями и, таким образом, маргинализировало роль женщин в обществе.

Хабермас и Деланти искали новую политическую идентичность для всех жителей континента. Вместо мифической общей европейской истории и общих традиций, которые никогда не могут быть общими для всех жителей континента, эта идентичность могла бы стать подлинной силой в построении подлинно демократического Европейского Союза.Еще неизвестно, возьмутся ли бюрократы в салонах Брюсселя на этот вызов. Придав европейскому гражданству реальную политическую ценность, ЕС, возможно, мог бы создать союз — в видении Просвещения — где «ни один европеец больше не мог бы считать себя иностранцем».

См. Также Африка, идея ; Америка ; Варварство и цивилизация ; Колониализм ; История культуры ; Образование: Европа ; Империя и империализм: Европа ; Евроцентризм ; Миграция: Миграция в мировой истории ; Национализм ; Other, The, European Views of .

библиография

Delanty, Gerard. Изобретая Европу: идея, идентичность, реальность. Нью-Йорк: Сент-Мартинс, 1995.

Геррина, Роберта. Европа: история, идеи и идеологии. Лондон: Арнольд, 2002.

Хабермас, Юрген. Включение другого: исследования в политической теории. Кембридж, Массачусетс: MIT Press, 1998.

Mikkeli, Heikki. Европа как идея и идентичность. Нью-Йорк: Св. Мартина, 1998.

Пагден, Энтони, изд. Идея Европы: от античности до Европейского союза. Вашингтон, округ Колумбия: Пресса Центра Вудро Вильсона; Нью-Йорк: издательство Кембриджского университета, 2002.

Shore, Cris. Строим Европу: Культурная политика европейской интеграции. Лондон и Нью-Йорк: Рутледж, 2000.

Смит, Энтони Д. Нации и национализм в глобальную эпоху. Кембридж, Великобритания: Polity Press, 1995.

Heikki Mikkeli

EUIDEA — Интеграция и дифференциация для эффективности и подотчетности

Название проекта: EU IDEA — Интеграция и дифференциация для эффективности

Дифференциация стала новой нормой в Европейском Союзе (ЕС) и одним из наиболее важных факторов при определении его будущего. Определенная степень дифференциации всегда была частью проекта европейской интеграции с самого начала. Еврозона и Шенгенская зона еще больше закрепили эту тенденцию в долгосрочных проектах дифференцированной интеграции между государствами-членами ЕС.

Однако ряд беспрецедентных внутренних и внешних вызовов ЕС, в том числе финансовый и экономический кризис, явление миграции, возобновление геополитической напряженности и Брексит, укрепили сегодня уверенность в том, что требуется большая гибкость в рамках сложного механизма ЕС .Постоянное структурированное сотрудничество, например, было начато в области обороны, что позволяет группам желающих и способных государств-членов объединять свои силы посредством новых гибких механизмов. Дифференциация может предложить путь вперед также во многих других ключевых областях политики внутри Союза, где единообразие нежелательно или недостижимо, а также в разработке внешних действий ЕС в условиях все более нестабильной глобальной среды, предлагая разнообразные модели сотрудничества между ЕС и страны-кандидаты, потенциальные страны-кандидаты и ассоциированные третьи страны.

Ключевая цель

EU IDEA состоит в том, чтобы решить проблему , является ли , , насколько и какая форма дифференциации не только совместимой, но и способствует более эффективному, сплоченному и демократичному ЕС . Основная идея проекта заключается в том, что дифференциация необходима не только для более эффективного решения текущих проблем, делая Союз более устойчивым и отзывчивым по отношению к гражданам. Дифференциация также желательна до тех пор, пока такая гибкость совместима с основными принципами конституционализма и идентичности ЕС, устойчива с точки зрения управления и приемлема для граждан ЕС, государств-членов и затронутых третьих партнеров.

интеллектуалов и европейская идея, 1917-1957 гг.

Список карт и рисунков
Благодарности

Введение: Европа во время сорокалетнего кризиса

ЧАСТЬ: I ПРОЛОГ

Глава 1. Соединенные Штаты Европы: европейский вопрос в 1920-е годы
Марк Хьюитсон

Глава 2. Европа и судьба мира: кризис и интеграция в конце 1940-х и 1950-х годах
Марк Хьюитсон

Глава 3. Изобретение Европы и переосмысление национального государства в новом мировом порядке
Марк Хьюитсон

ЧАСТЬ II: ПЕРЕСМОТРЕТЬ ПРОШЛОЕ

Глава 4. Ричард Николаус Куденхове-Калерги, основатель Панъевропейского союза и рождение «новой» Европы
Анита Преттенталер-Цигерхофер

Глава 5. Благородный континент? Немецкоязычные дворяне как теоретики европейской идентичности в межвоенный период
Дина Гусейнова

Глава 6. Imperium Europaeum: Рудольф Паннвиц и немецкая идея Европы
Ян Вермейрен

Глава 7. Новое средневековье или новая современность? Межвоенный взгляд Карла Шмитта на политическое единство в Европе
Ionut Untea

Глава 8. Розенцвейг, Шмитт и концепция Европы
Витторио Котеста

Глава 9. Из центра в провинцию: изменение образа Европы в трудах Ежи Стемповского
Лукаш Миколаевский

ЧАСТЬ III: ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ НАСТОЯЩЕГО

Глава 10. Визуализация Европы с 1900 по 1950-е годы: идентичность в движении
Майкл Винтл

Глава 11. Европа и художественное наследие межвоенного периода: Международный институт интеллектуального сотрудничества при Лиге Наций
Аннамария Дуччи

Глава 12. Хейзинга, Интеллектуальное сотрудничество и дух Европы, 1933–1945
Анн-Изабель Ричард

Глава 13. Идея европейского единства в политических эссе Генриха Манна 1920-х — начала 1930-х годов
Эрнест Шонфилд

Глава 14. Люсьен Февр и идея Европы
Витторио Дини

ЧАСТЬ IV: ВЗГЛЯД В БУДУЩЕЕ

Глава 15. Юниус и «президент-профессор»: Европейский федерализм Луиджи Эйнауди
Мэтью Д’Аурия

Глава 16. Федеративная или погибшая: преемственность и стойкость федеральной идеи в Европе, 1917–1957 гг.
Майкл Берджесс

Заключение: Европа между кризисом культуры и политическим возрождением

Примечания к авторам
Выберите библиографию
Индекс

Европа: зарождение идеи | 100 книг

биография

Денис Хэй (англичанин, родился 29 августа 1915 г. — умер 14 июня 1994 г.) получил образование в Баллиол-колледже в Оксфорде и с 1945 г. стал почетным профессором средневековой истории, а позже — проректором Эдинбургского университета.Профессор истории в Европейском институте Бадиа Фьезолана с 1980 по 1982 год. Его страсть к европейской истории включала влияние итальянского Возрождения и церкви на Европу 15 века. Центр изучения Средневековья и Возрождения Эдинбургского университета ежегодно проводит лекцию Дениса Хэя.

Резюме

В этой книге Хэй прослеживает появление самого термина «Европа». Он возвращает нас во времена, когда Европа не развивалась как отдельная единица в культурном, политическом или географическом плане.Его исследования варьируются от древних цивилизаций до эпохи Возрождения. Его эрудиция в области средневековой истории слегка потрепана, и Хэй отображает эволюцию европейских ценностей и последствия для возникновения европейской цивилизации.

Теория автора состоит в том, что возникновение европейской идеи в средние века восходит к противостоянию греческой цивилизации персам в то время, когда конфликт стимулировал объединение Греции. Он отмечает, что даже с древнейших времен климат на юго-востоке европейского континента считался более благоприятным, чем климат суши южнее, и поэтому народы того, что должно было стать Европой, естественно считались превосходящими.

Хэй продолжает исследовать последующее развитие христианского мира как целого. Он отмечает, что большое влияние на христианские учения того времени оказала история Ноя и условное разделение известных континентов Африки, Азии и Европы между его сыновьями, Хамом, Симом и Иафетом. Европа стала землей Иафета и язычников, Азия — домом Сима, тогда как Хам был наказан за нарушение господства над Африкой, что еще больше отождествило африканские народы с ценностями неполноценности.После падения Рима религиозная иерархия изо всех сил пыталась указать на варварство как на антитезу цивилизации, тем самым способствуя растущему чувству принадлежности — почти расовому чувству — среди христиан.

В то время, однако, христианство оставалось международным понятием, и у христиан оставалась возможность евангелизировать весь мир, особенно через крестовые походы. Последующее объединение Запада перед лицом мусульманской агрессии явилось первым реальным проявлением Европы как конкретной географической территории, которой она стала.После этого понятия христианского мира и Европы стали взаимозаменяемыми в современной литературе.

Географический взгляд на Европу 13 века развивался, даже когда христианский мир как международная концепция был оставлен в 14 веке в результате потери территории и экономического развития, которое привело к тому, что Европа стала в значительной степени самодостаточной. К 15 веку христианский мир полностью превратился в западную географическую и концептуальную идею, в которой Карл Великий берет на себя роль первого упомянутого отца Европы.Более поздние беспорядки в церкви и последовательные и одновременные папства в Риме и Авиньоне, кажется, только укрепили Европу как общую идею.

К тому времени, когда Хэй достигает 1700-х годов, европейцы уже знакомы с этим термином и действительно снова отправляются в мир, чтобы завоевать территории для Европы. Считается, что европеец чувствует себя как дома, где бы он ни находился в Европе, и европейская промышленность и торговля процветают.

Работа Хэя — это увлекательный взгляд на древнюю историю и события, которые сформировали нашу европейскую психику.

Сведберг, Ричард: Идея «Европы» и происхождение Европейского Союза

Стокгольмский университет, социологический факультет, S-10691 Стокгольм, Швеция. Примечания и ссылки исключены.

Объединенная Европа — это не современное средство, будь то политическое или экономическое, а идеал, который тысячелетиями принимался лучшими духами Европы, а именно теми, кто может видеть будущее. Уже Гомер описал Зевса как «европос» — прилагательное, означающее «тот, кто видит очень далеко».

Denis de Rougemont, Vingt-huit siècles d’Europe (1961)

Обычно утверждается, что Европейский Союз (ЕС) берет свое начало сразу после Второй мировой войны и, возможно, также в результате различных политико-экономических событий в межвоенный период. Недавним и очень ценным вкладом в литературу по этому вопросу является, например, работа Джона Гиллингема «Уголь, сталь и возрождение Европы, 1945-1955 годы», в которой утверждается, что Европейское сообщество угля и стали (ECSC) представляет собой решение. к так называемой Рурской проблеме.Но также существует ряд работ, которые часто игнорируются в академических дебатах и которые утверждают, что современный ЕС имеет гораздо более далекое происхождение, как показано цитатой в начале этой статьи. В этих работах рассматривается то, что они называют «европейской идеей», и ее развитие на протяжении веков. Часто они заявляют, что идея европейского сообщества восходит к средневековью, а иногда даже к античности. Что интересно в этом последнем типе литературы, так это то, что она фокусируется более или менее исключительно на влиянии идей, идеалов и культурных символов, в отличие от более жестких политических и экономических сил, которые играют ключевую роль в стандартной литературе по теме. появление ЕС.В этой статье я сначала представлю литературу по европейской идее, а затем попытаюсь определить, в какой степени работы этого типа могут дополнять наше понимание происхождения ЕС. При оценке этого типа дискурса я в первую очередь буду полагаться на социологию Эмиля Дюркгейма, особенно на его теорию конституирования общества посредством символов или «коллективных представлений». В частности, я попытаюсь определить, можно ли понимать саму европейскую идею как одно из тех сообществ, создающих символы (или коллективные представления), которыми так восхищался Дюркгейм.

1. Рождение и развитие нового дискурса: исследования европейской идеи (1940-е годы -)

Самая первая работа о европейской идее появилась в 1947 году и была написана итальянским историком Федерико Шабодом (1947). Ее название было «L’idea di Europa», и статья представляла собой лекцию автора по инсталляции в Римском университете. Шабод (1947: 3) сказал, что при изучении европейской идеи нужно начинать с рассмотрения «происхождения концепции Европы».И чтобы определить время «рождения Европы», нужно знать, когда Европа осознала себя. Важна была не столько Европа, сколько географическая концепция — гораздо важнее была «политическая Европа, культурная и моральная Европа». Особое значение при прослеживании истории европейской идеи, добавил Шабод, было осознание того, что концепция всегда возникает в противовес какой-либо другой концепции. «Концепция Европы формируется путем противопоставления всему, что не является Европой, и приобретает ее характеристики.. . через конфронтацию с тем, что не является Европой »(Chabod 1947: 4). В своем анализе идеи Европы Шабод начал с античности и продолжался до Первой мировой войны. Он уделял особое внимание тому, что он называл «Европейской литературной республикой», то есть таким мыслителям, как Макиавелли, Монтескье и Вольтер. Эта Республика писем составляла для Чабода сущность Европы, а также его личный идеал.

Другие страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9

«Европейская идея: исторические контексты, дебаты и ментальные карты Европы как концепции» — EuropeNow

Это часть нашего обзора кампуса на Europa-Universität Viadrina .

Этот курс является семинаром для бакалаврской программы «Культурология» Европейского университета Виадрина

Описание

Европа — это не только центральный ориентир культурных исследований в Европейском университете Виадрина и других местах, но и вездесущее понятие в прессе и политических дебатах. Однако масштабы и способ использования «Европа» в качестве термина с явно самоочевидным значением породили недостаток критического осмысления самого понятия.Слово «Европа» несет в себе широкий диапазон исторических значений, которые выходят за рамки чисто географического измерения континента и сформировали, например, посредством нормативных образов цивилизации, ценностей и истории, нашу ментальную карту как европейской, так и глобальной Космос. Несмотря на свою разнообразную природу, эти разные значения в основном совпадали при разработке Европы как позитивно закодированного, связного пространственно-культурного образования, которое приравнивается к Западной Европе и связано с идеалами свободы, демократии и свободного рынка.В рамках этого повествования Азия, Восток, варварство и антилиберализм характеризуются как неевропейские пространства, ценности и исторический опыт, которые определяют Европу по контрасту.

Через теоретическую призму концептуальной истории Begriffsgeschichte ― и пространственный поворот первая часть курса представляет собой обзор истории Европы как концепции ― в первом разделе с целью стимулирования критического рассмотрения его многочисленное историческое наследие. Как зародились европейские идеи и в каких исторических созвездиях? Какие исторические акторы воображали, практиковали, желали и конструировали дискурсы Европы как пространства? Во втором разделе курса анализируются другие исторически сконструированные пространственные концепции, такие как Центральная Европа, Восточная Европа и Балканы, и обсуждается, как они соотносятся, конкурируют с всеобъемлющей концепцией Европы и / или ставят под сомнение ее. В какой степени эти пространственные структуры формируют нашу ментальную карту Европы? В обоих разделах студенты учатся интерпретировать исторические источники из разных эпох и извлекать значение Европы непосредственно из текстов.

Обзор тем и литература

Раздел 1

Сессия 1) Что такое «Европа» и что означает «история Европы»?

Асбах, Олаф. Europa, vom Mythos zur Imagined Community? Zur Historischen Semantik «Europas» von der Antike bis ins 17. Ярхундерт. Ганновер: Wehrhahn, 2011, стр. 13–36.

Сведберг, Ричард. «Идея« Европы »и происхождение Европейского Союза: социологический подход». Zeitschrift für Soziologie 23, no. 5 (1994), стр. 378–87.

Сессия 2) Генезис европейской идеи между пятнадцатым и семнадцатым веками: «Турецкая угроза».

Берк, Питер. «Была ли Европа до 1700 года?» История европейских идей 1, вып.1 (1980), стр. 21–29.

Асбах, Олаф. Europa, vom Mythos zur Imagined Community? Zur Historischen Semantik «Europas» von der Antike bis ins 17. Jahrhundert. Ганновер: Wehrhahn, 2011, стр. 95–108.

Сессия 3) Генезис европейской идеи между пятнадцатым и семнадцатым веками: гуманизм и европейские религиозные войны.

Шмале, Вольфганг. «Das 17. Jahrhundert und die neuere europäische Geschichte». Historische Zeitschrift , no.264 (1997), стр. 587–611.

Асбах, Олаф. Europa, vom Mythos zur Imagined Community? Zur Historischen Semantik «Europas» von der Antike bis ins 17. Jahrhundert. Ганновер: Wehrhahn, 2011, стр. 108–147.

Сессия 4) Европа как империя? Наполеон и европейская идея.

Люцелер, Пол Майкл. «Restauratio Imperii»: Napoleons Rom-Fixierung im Kontext des Europa-Diskurses ». В Европе? Zur Kulturgeschichte einer Idee .Под редакцией Томислава Зелича, Зенеты Самбуньяк и Аниты Павич Пинтарич. Вюрцбург: Königshausen u. Нойман, 2015, с. 137–155.

Фонтана, Бьянкамария. «Наполеоновская империя и Европа народов». В г. Идея Европы: от древности до Европейского Союза . Под редакцией Энтони Пэгдена. Вашингтон, округ Колумбия: Издательство Центра Вудро Вильсона, 2006 г., стр. 116–128.

Сессия 5) Идеальная Европа? Европейская идея интеллектуалов девятнадцатого века до подъема панъевропейского движения.

Грюнер, Вольф Д. «Leitbild Europa? Europaperzeptionen und Europapläne des 19. Jahrhunderts ». В Leitbild Europa? Europabilder und ihre Wirkungen in der Neuzeit . Отредактировано Юргеном Эльвертом и Юргеном Нильсен-Сикора. Historische Mitteilungen Beihefte Geschichte 74. Штутгарт: Франц Штайнер, 2009, стр. 89–118.

Prettenthaler-Ziegerhofer, Анита. «Ричард Николаус Куденхове-Калерги, основатель Панъевропейского союза и рождение« новой »Европы». В Европа в кризисе: интеллектуалы и европейская идея, 1917-1957 гг. . Под редакцией Марка Хьюитсона и Мэтью Д’Ауриа. Нью-Йорк: Berghahn Books, 2015, стр. 89–109.

Сессия 6) Нелиберальная Европа: концепции Европы в фашистских и нацистских режимах.

Гозевинкель, Дитер. «Antiliberales Europa — eine andere Integrationsgeschichte». В «Антилибералес-Европа». Под редакцией Дитера Гозевинкеля, Петера Шеттлера и Ирис Шредер. Специальный выпуск, Zeithistorische Forschungen 9, no. 3 (2012), стр. 351–364.

Сандкюлер, Томас. «Europa und der Nationalsozialismus: Ideologie, Währungspolitik, Massengewalt.«В« Антилибералы Европа ». Под редакцией Дитера Гозевинкеля, Петера Шеттлера и Ирис Шредер. Специальный выпуск, Zeithistorische Forschungen 9, no. 3 (2012), стр. 428–441.

Сессия 7) Европа как Европейский Союз.

Раттли, Филипп. «Долгий путь к единству: вклад права в процесс европейской интеграции с 1945 года». В г. Идея Европы: от древности до Европейского Союза . Под редакцией Энтони Пэгдена. Вашингтон, округ Колумбия: Пресса Центра Вудро Вильсона, 2006, стр.228–259.

Бюссген, Антье. «Europa nach den Nationen?» Das europäische Projekt im Zeitalter von Postdemokratie und Globalisierung. Zu Robert Menasses Analys der europäischen Integration in seinem Essay «Der europäische Landbote». В Европе? Zur Kulturgeschichte einer Idee . Под редакцией Томислава Зелича, Зенеты Самбуньяк и Аниты Павич Пинтарич. Вюрцбург: Königshausen u. Нойман, 2015, с. 297–326.

Сессия 8) Колониальное происхождение Европы.

Клозе, Фабиан.«Европа как колониальный проект: критика ее антилиберализма». В Антилиберальная Европа: забытая история европеизации . Под редакцией Дитера Гозевинкеля. Нью-Йорк: Berghahn Books, 2015, стр. 47–71.

Вагнер, Флориан. “Von der kolonialpraktischen Kooperation zum“ europäischen Ideal ”? Kolonialverbände в Deutschland, Frankreich, Spanien und Belgien (1870–1914) ». In Europabilder im 20. Jahrhundert: Entstehung an der Peripherie . Под редакцией Фрэнка Бёша, Ариан Брилл и Флориана Грейнера.Геттинген: Wallstein-Verl., 2012, стр. 27–53.

Раздел 2

Сессия 9) Европа как сконструированное пространство: отграничение от Азии, расположение России и концепция «Евразии».

Паркер, У. Х. «Европа: как далеко?» Географический журнал 126, вып. 3 (1960), стр. 278–97.

Лемберг, Ганс. «Zur Entstehung des Osteuropabegriffs im 19. Jahrhundert Vom« Norden »zum« Osten «Europas». Jahrbücher für Geschichte Osteuropas 33, no.1 (1985), стр. 48–91.

Бассин, Марк. «Евразия.» В Европейские регионы и границы: концептуальная история . Под редакцией Дианы Мишковой и Балаша Тренченьи, 210–32. Европейская концептуальная история. Nex York, Oxford: Berghahn, 2017.

Сессия 10) Иерархические географии Европы: «Восточная Европа» и «Балканы» как Другой.

Шенк, Фритьоф Бенджамин. «Ментальные карты: Die Konstruktion von geographischen Räumen in Europa seit der Aufklärung. ” Geschichte und Gesellschaft 28 (2002), стр. 493–514.

Тодорова Мария. «Historische Vermächtnisse als Analysekategorie: Der Fall Südosteuropa». В Europa und die Grenzen im Kopf . Под редакцией Карла Касера, Дагмар Грамсхаммер-Холь и Роберта Пихлера. Клагенфурт: Визер, 2003, стр. 227–252.

Вольф, Ларри. «Die Erfindung Osteuropas: Von Voltaire zu Voldemort». В Europa und die Grenzen im Kopf . Под редакцией Карла Касера, Дагмар Грамсхаммер-Холь и Роберта Пихлера.Клагенфурт: Визер, 2003, стр. 21–34.

Сессия 11) Есть ли у Европы ядро?

Mitteleuropa дебаты.

Höhne, Штеффен. «Rückkehr nach Europa: Alte und neue Mitteleuropadiskurse». В Europas Mitte Mitte Europas: Europa als kulturelle Konstruktion . Под редакцией Катрин Пёге-Альдер и Кристель Кёле-Хетцингер. Йена, 2008, с. 76–97.

Миллер Алексей. «Die Erfindung der Konzepte Mittel- und Osteuropa». В Europa und die Grenzen im Kopf . Под редакцией Карла Касера, Дагмар Грамсхаммер-Холь и Роберта Пихлера. Клагенфурт: Визер, 2003, стр. 139–163.

Сессия 12) Европа и Юг: идея «Южной Европы» и планы «Еврафрика».

Франзинетти, Гвидо. «Южная Европа.» В Европейские регионы и границы: концептуальная история . Под редакцией Дианы Мишковой и Балаша Тренченьи. Nex York, Oxford: Berghahn, 2017, стр. 100–121.

Хансен, Пео и Стефан Йонссон. Eurafrica: невыразимая история европейской интеграции и колониализма. Лондон: Блумсбери, 2015.

Клара Фриштацка — научный сотрудник Европейского университета Виадрина во Франкфурте-на-Одере. Она изучала современную и новейшую историю, а также восточноевропейские исследования в Милане и Берлине. Ее докторская степень в Университете Зигена сосредоточилась на категории исторического времени и на формах временного самоопределения польского общества в современности в конце длинного девятнадцатого века.